ДОЧКА

Выходной  я решила провести с мамой. Погода звала гулять. Я потащила маму к океану. Мы гуляли по солнышку. Пообедали в маленьком кафе. Домой надо было возвращаться на автобусе.
Мы ждали на остановке. Вдруг небо потемнело. Подул ветер. Заморосил лёгкий мелкий дождичек. Автобуса, как назло, не было. Я рассеяно смотрела по сторонам. Остановка была около светофора. Зажёгся красный свет, и машины, бегущие мимо, резко затормозили. Прямо около нас встал серебристо-сизый “форд”. За рулём сидел Гарик, рядом с ним Бася, на заднем сидении — Циля с мужем. Первой нас заметила вездесущая каракатица-Циля. Злорадно усмехнувшись, она сказала что-то Басе. Та стала нервно оглядываться. Увидела нас. Мама вежливо поклонилась и посмотрела Басе в глаза. На маминых губах была презрительная усмешка, а в глазах тяжёлый укор. Бася испуганно таращилась, не отвечая на мамино приветствие. Циля сидела в машине с торжествующим видом, будто это была не машина, а царская карета. Гарик, ничего не замечая, смотрел на светофор. Бася не выдержала и толкнула сына в бок. Он повернул голову, наткнулся на мои ненавидящие глаза, мгновенно вспыхнул и нажал на газ. Машина рванула на красный свет. Бася и Циля резко откинулись назад. Сцена длилась не больше минуты, но нам показалась вечностью.

МАМА

Как я ни старалась, но на работе узнали о моих грустных новостях. Некоторые сотрудники открыто возмущались Гариком, трепали меня по плечу, обнимали. Другие провожали любопытными взглядами.
Я делала вид, что всё в порядке, мужественно улыбалась, даже отшучивалась. И плакала. На работе — тайком в туалете, а дома — в открытую.
Мой директор подошёл ко мне в обеденный перерыв.
— Я не знаю подробностей, — сочувственно посмотрел он на меня, — но как бы там ни было, ты — молодец, держишься нормально, я хочу, чтобы ты это знала!
Я удивлённо пожала плечами, делая вид, что не понимаю, о чём речь.
— Молодец! — многозначительно и твёрдо повторил директор. — Выше голову! Чтобы ни случилось, на работе — как на работе!
“А на войне — как на войне”, — мысленно продолжила я. И вправду, ощущение того, что я держу круговую оборону, становилось всё острее, а круг нападающих — шире и шире.
В один из вечеров, открыв почтовый ящик, я вынула большой жёлтый конверт с официальным гербом на месте отправителя, имя которого было обозначено “Вильям Шах, адвокат”.
“Типичный Гарик! — невесело усмехнулась я. — Даже адвокат у него шах, не меньше! Я бы не удивилась, если бы это был какой-нибудь султан или император!” Королевские замашки сыграли свою роль даже в фамилии выбранного Гариком адвоката.
На большом бежевом листе с гербами и печатями, обращаясь ко мне, было напечатано:

Май 11, 1992
Я уполномочен быть представителем Вашего мужа в связи с разладом в Вашей семье в настоящий момент.
Пожалуйста, представьте Вашего адвоката для обсуждения различных возможностей возникшей ситуации.
     Искренне Ваш
Вильям А. Шах
     адвокат

Итак, несмотря на мои просьбы, Гарик всё-таки дал делу официальный ход.
На следующее утро я позвонила Шаху.
— Говорит жена Гарика, — бодро начала я. — Скажите, так ли необходимо прибегать к вашим услугам? Быть может, мы сумеем уладить дело по-семейному, между собой?
По насмешливой паузе я поняла, насколько нелепо было моё намерение отнять у зубастого адвоката кусок хлеба с маслом, а может, и с чёрной икрой, в зависимости от Гарика и моей глупости.
Естественно, адвокат Гарика отверг мою наивную просьбу.
— Наймите адвоката, — уговаривал он меня. — Я не могу, не имею права обсуждать с вами подробности.
Через неделю вслед за первым письмом был прислан ещё один жёлтый пакет, на сей раз с толстой пачкой печатных бумаг, где по-английски, на запутанно-юридическом языке, на тридцати листах, от меня по пунктам требовалось отказаться от пятидесяти шести наименований собственности Гарика, о которых я не имела ни малейшего понятия. О таком же отказе Гарика претендовать на моё имущество в договоре не было ни слова.
Один из пунктов договора обязывал Гарика заплатить шесть тысяч долларов, свадебный долг Лишанским. Следующий за ним провозглашал, что обе стороны уже договорились о разделе личного имущества при обоюдном согласии. Одно противоречило другому, так как свадебный долг ударял по карману того, кто должен был платить. Я было поставлена перед фактом. Со мной ни о каком разделе имущества никто не договаривался. Гарик похватал в квартире что хотел и убежал.
Мне показалось странным, что по договору обещание Гарика заплатить свадебный долг требовало моей подписи, а не его. Я понимала так — кто обещает, то и подписывает. Через каждую строчку соглашения была ссылка на неведомую мне статью 23, часть В, закона о равных правах супругов. Пояснения, о чём этот закон, что это за статья и какие у меня права, были предусмотрительно опущены.
Через день я получила очередной жёлтый пакет. В нём лежал документ, озаглавленный “Причины расторжения брака”. Согласно этому документу, мой адвокат обязан был встретиться с адвокатом Гарика в определённый указанный день. В противном случае меня предупреждали, что решение о расторжении брака принимается автоматически. Однако я получила пакет через неделю после срока встречи, обозначенной в документе.
Вместо описания действительных причин нашего развода без каких-либо комментариев был указан номер статьи 170, пункт 1. Что именно подразумевалось под этим загадочным кодом, расшифровано не было.
Заключительным аккордом явилось письмо адвоката, адресованное мне.

Май 27, 1992
Мадам!
С целью ознакомить Вас и Вашего адвоката к сему прилагается:
1.  Условие расторжения брака
2.  Причины расторжения брака
3.  Подтверждение расторжения брака
4.  Настоящее соглашение обязывает моего клиента заплатить шесть тысяч долларов ($ 6,000) мистеру и миссис Лишанским.
По всем вопросам звоните.
     Искренне Ваш
Вильям А. Шах
     адвокат

Из всего вороха труднопонимаемых бумаг до меня дошло лишь то, что Гарик заплатит наш долг, если я подпишу документы, требующие моей нотариально заверенной подписи, в то время как подписи Гарика не требовалось нигде.
Я почувствовала, что из меня делают дурочку. Психическая атака — бомбардировка регулярными адвокатскими требованиями и ультиматумами — достигла своей цели только в одном: я дико разнервничалась. Но чем больше я нервничала, тем меньше была уверена, что я должна что-то подписать. Такие вещи не делаются впопыхах, тем более в моём состоянии.
Советчиков было много. Одни, на основании бумаг, требующих от меня отказа от собственности Гарика, делали выводы о его сказочном богатстве, желании хитростью отделаться шестью тысячами, дабы не потерять больше. Другие радовались, что письмо Шаха о шести тысячах, обещанных Лишанским, а не мне лично, равносильно расписке Гарика о признании свадебного долга. Третьи вместе со мной недоумевали — ничего нельзя подписывать, не посоветовавшись с хорошим адвокатом.
Я решила, что один вопрос имею право задать адвокату Гарика. Позвонила Шаху и прямо спросила его, что означают таинственные цифры статьи 170, пункт 1.
К моему удивлению, вместо того чтобы чётко и прямо ответить, до сих пор уверенно державшийся адвокат замялся, стал “экать” что-то нечленораздельное, типа “Э-э, вы понимаете…”, “Э-э, дело в том…”, “Э-э, как бы это сказать…” и тому подобное.
— Э-это очень трудный вопрос, — наконец промямлил он.
— Да что же в нём трудного? — настаивала я. — Вы адвокат, это номер статьи. Процитируйте мне строчку закона, и дело с концом.
— Э-э, понимаете, — опять запнулся Шах, — эта статья означает, ну, как бы вам это сказать, ну, в общем, что вы на него кричали, — выпалил он, наконец, и вздохнул с облегчением, видимо, отлично понимая, что причина высосана из пальца.
— Я? Кричала? — Голос у меня задрожал, и я с ходу захлебнулась в слезах. — Почему? Зачем? Я любила его! Я заботилась о нём! Я никогда не кричала на него так, чтобы меня за это бросить!
— Я не знаю, — извиняющимся тоном сочувственно произнёс Шах, — вам надо взять адвоката — это единственное, что я могу посоветовать! Простите меня! Мне очень вас жаль!
Задыхаясь от рыданий, я повесила трубку. Желание подписывать проклятые документы-ловушки отпало окончательно.