Глава 3.
You can dance every dance with the guy
Who gives you the eye, let him hold you tight
You can smile every smile for the man
Who held your hand 'neath the pale moon light
But don't forget who's takin' you home
And in whose arms you're gonna be
So, darlin', save the last dance for me
Из песни, популярной в 60-е годы и вновь
вернувшейся в качестве хита в наши дни
«Я танцевать хочу до самого утра!» - так пела Элиза Дулитл, героиня мюзикла «Моя прекрасная леди», виденного мною много лет назад в «нежном», но уже осмысленном возрасте. На долгие годы эта героиня стала моим любимым персонажем, а мелодия, прозвучавшая в фильме – заветной, одной из тех, с которыми мы шагаем «по жизни». Мне безумно нравился процесс превращения рыночной торговки цветами в леди: благодаря стараниям профессора Хиггинса, взявшегося обучить ее правильному произношению, замарашка с окраины Лондона стала говорить на безупречном английском. Строчка из песенки Элизы, возвратившейся с первого в своей жизни бала, где она имела шумный успех, стала для меня своеобразным слоганом (хотя в те годы слово это было еще никому неведомо), а также предчувствием грядущих – пусть и достаточно отдаленных во времени - событий.
У меня никогда не было проблем с фонетикой ни в русском, ни в каком-либо другом языке, на котором позднее мне приходилось (пусть и не всегда в полной мере) общаться. Но с того самого момента, когда я увидела на экране непревзойденную Одри Хепберн, я стала каким-то образом отождествлять себя с «бедной» Элизой. Нет, куда мне было до восхитительной Хепберн, понимала я своим детским (переходящим в подростковый) умом. Я этой голливудской звезде и в подметки не годилась! Но ее героиня – с ее упорством в достижении цели и бунтарскими выходками - была мне несказанно мила и удивительно близка по духу.
В тот год я прилепила к себе ярлык «гадкого утенка», решив, что из очереди за неотразимой внешностью, меня попросту вытолкали взашей, образно выражаясь. Несмотря на осознание своей «гадкости», я, однако, не пала духом, инстинктивно понимая, что должны быть и другие способы достижения успеха в этой жизни. Та метафора превращения замарашки в блестящую леди, которая к тому же готова была танцевать до самого утра, была очень близка тематически и давала надежды на будущее. Я ведь любила сказки Андерсена и знала, что происходит с «гадким утенком» в конце концов. К тому же идея «танцев до утра» была - как в те давние годы, так и все последующие периоды моей жизни - моим представлением об абсолютном, ничем незамутненном счастье. Помню, как, участвуя в каком-то школьном концерте и изображая вместе с одноклассницами темпераментных кубинок, я знала, что была, пожалуй, самой очевидной дурнушкой из них, несмотря на все ухищрения наряжавших нас доморощенных костюмеров и «визажистов». Все их попытки вплести мне в волосы как можно больше цветов мало помогали и приводили, скорее, к обратному эффекту. Но я не унывала, так как ни секунды не сомневалась в том, что «в области балету» мне не было равных. Что и было подтверждено после концерта отзывами учителей и прочих зрителей.
Все приведенные выше реминисценции непосредственно связаны с продолжением истории моего знакомства с городом, потеснившим в сердце все предыдущие географические привязанности. Мой стремительно развивавшийся роман с Торонто не в последнюю очередь был обусловлен тем, что здесь, наконец-то, в полной мере я могла предаться своей «пагубной» страсти. Неизбывное хобби мое стало приобретать черты пагубности и чего-то не совсем приличного, несмотря на то, что танцы сами по себе никогда не считались пороком, в моих же собственных глазах в те давние годы, когда я слышала комментарии людей, обращенные ко мне. Либо высказанные вслух в надеже на то, что мне их обязательно перескажут. Нет, нельзя утверждать, что все комментарии были пропитаны негативом. Было много восхищенных и одобрительных отзывов, но это-то как раз представлялось нормальным. Запоминались же отрицательные, саркастические, если не сказать - злопыхательские, «ремарки». Утешало то, что направлены они были не на то, КАК я танцевала, а на саму идею танцев, тем более до самого утра. Оно и понятно. В кодексе пропагандировавшегося в те годы строителя коммунизма не было места таким словам, как «удовольствие», «наслаждение», «увлеченность». Там все больше, помнится, говорилось о долге и обязанностях.
Впервые замечание о том, что из такой вот девочки вряд ли получится хорошая хозяйка и добродетельная жена – поскольку у нее один танцы на уме – я услышала от солидного дяденьки на свадьбе одной своей родственницы. В ту пору я занималась в студии бальных танцев и, естественно, не преминула воспользоваться случаем продемонстрировать свои умения и недавно приобретенные навыки. Благо и партнер был под рукой, мой в ту пору будущий, а ныне – давно уже бывший – муж. Слова о том, что эта танцующая девочка хороша для праздника, но никак не для жизни (как будто кто-то предлагал тому дядьке меня в жены, гневно думала я, переживая услышанное) надолго запомнились мне. Это сейчас я могу проанализировать, откуда шли «корни» того неприятия девочки-праздника, как часто потом называл меня, дразня, мой будущий/бывший супруг. А в то время подобная характеристика мне показалась обидной. Танцы я, разумеется, не забросила. Но моя любовь к ним начала казаться чертой, придающей мне – девушке, безусловно, неглупой, начитанной, «навиденной и наслышанной», как я позиционировала себя тогда - черты легкомысленности и «вертихвостства». Что повергало в смущение и заставляло искать альтернативу весьма нелестному имиджу. Так этими поисками и занимаюсь до сих пор…
Впрочем, что-то я увлеклась воспоминаниями. Back to reality - назад в настоящее! Вернее недавнее прошлое, на котором я остановилась в предыдущей главе. День, когда все вспоминали скульптора Уэйна и отмечали день его памяти в манере, присущей недавно ушедшему в «мир иной» художнику – то есть с шутками, смехом и джазовой музыкой, к вечеру превратился в тур по «злачным местам» Торонто. Впрочем, слово «злачные» - производное от слова «зло», как я понимаю - соотносится на самом деле с теми ночными клубами, где мы побывали, примерно так же, как замечания давнего ворчливого наблюдателя над моими танцевальными экзерсисами с тем, как я себя ощущала в то время. То есть, с точностью до наоборот.
Мои новые знакомые, оба художники, да к тому же и байкеры – Питер и Элма, взяли на себя роль гидов по ночному городу и предложили всем посетить «Мелоди-бар». К тому времени мне вдруг вздумалось - по старой русской застольной традиции - попеть, и ничего лучше, чем найти для этой цели заведение, где бы практиковалось пение караоке, не пришло в голову. Моя идея была подхвачена с энтузиазмом. Хотя, как оказалось позднее, никто из моих спутников не собирался принародно демонстрировать свои певческие способности, так что мне пришлось отдуваться за всех. Что я и делала с удовольствием, хотя пение, в отличие от танцев, никогда не относилось к моим выдающимся талантам. Скорее наоборот. Но, как говорил когда-то один мой американский приятель, разделявший со мной эту страсть дилетанта: «Karaoke is not about singing, it’s about having fun» *. «Мелоди-бар», по словам Элмы, считался лучшим караоке-баром Торонто. Мнение это позднее подтвердилось сведениями с сайта, который я нашла в Интернете, переполнившись благодарностью к тому, как завершился мой первый «выход в свет» в этом городе.
Веселье в баре было в полном разгаре, когда мы, уже значительно меньшим числом (отряд не заметил потери бойцов) расположились за одним из столиков. Питер был, по-видимому, на короткой ноге со многими посетителями, а также с ди-джеем, руководившим всем этим весельем, и проделал определенную работу, «отпиарив» меня соответствующим образом. Я заполнила заявку на исполнение своей любимой песни и вскоре услышала, как ведущий объявил мое имя, сопроводив его пространным комментарием. Он сообщил присутствующим о том, что данная исполнительница только что прибыла из России и пребывает в состоянии полнейшей эйфории от встречи с таким замечательным, дружелюбным, раскованным, полным энтузиазма и энергии, искрящимся остроумием, одним словом – фантастически приветливым и эмоционально отзывчивым народом, каким являются жители Торонто. После такой зажигательной речи публика прониклась ко мне пылкой любовью, хотя моей заслуги в этом не было никакой. К сцене я шла под звуки приветственных возгласов и ободряющих криков. Признаться честно, от такого неожиданного приема у меня начали подрагивать коленки. Но я сказала себе, что этот день просто не может закончиться провалом, какой бы никудышной певицей я ни была. В конце концов, за моими плечами был почти трехлетний опыт - пусть не всегда удачных - выступлений вот на таких же караоке-тусовках в ночных клубах Дубая. Я поднималась на сцену, а в памяти моей вдруг так некстати возникла сцена из одного такого «перформанса».
То был день моего рождения. Я со своими друзьями отмечала его в любимом дубайском заведении, и именно в этот день широко известный в узких экспатриантских кругах ди-джей «Марки-Марк» решил открыть сезон любительских песнопений. Конечно, я не могла отказать себе в удовольствии покрасоваться на сцене. Тем более что на мне был новый наряд, прекрасно подчеркивавший, как уверяли подруги, свежий загар. И вот в белом одеянии, в туфлях на высоких каблуках, которые в тот день надела в первый раз, я иду через танцпол к сцене, а вокруг - публика, рассматривающая меня с естественным интересом. Эта публика еще не догадывалась, какое представление ее ждет. Под музыкальный проигрыш я двигалась в направлении сцены, вполне себе уверенно и элегантно, как думалось мне, как вдруг один из каблуков накренился, и я… Нет, не растянулась во весь рост, как Кэрри Брэдшоу на подиуме во время показа мод – еще одна моя любимая героиня, уже из другого времени и жанра - но упала на одно колено, и, изо всех сил стараясь сохранить хотя бы равновесие, прислушивалась к реакции публики. Надо отдать должное Марку, он быстро сориентировался и заметил вслух, что я, видимо, решила перед исполнением песни немного потанцевать. Я внутренне согласилась с такой интерпретацией и выдала несколько па перед ошарашенными от такой наглости зрителями. После чего спела-таки свою песню, заслужив бурю аплодисментов. Которые, как я понимаю, были вызваны отнюдь не моими вокальными данными, а тем, что я, подобно героине Сары Джессики Паркер, нашла силы после нелепого падения продолжить свое «мини-шоу».
К счастью, мое выступление в «Мелоди-бар» прошло без эксцессов. Поскольку народ был подогрет тирадой Питера-диджея (оказавшегося тезкой нашего длинноволосого приятеля), а также, разумеется, горячительными напитками, всем вдруг захотелось пообщаться со мной. К нашему столику подходили люди и, поднимая свои бокалы, выкрикивали, как им казалось, по-русски: «На здоровье!». Меня всегда раздражал этот дурацкий тост, и во все времена, услышав его, я, как истинный ревнитель чистоты родного языка, принималась объяснять, что это выражение по-русски употребляется совсем в другом смысле. А если кто-то действительно хочет произнести тост, то надо говорить, по меньшей мере - «за ваше здоровье!». Но в том вечер я была настроена благодушно и решительно отказалась от идеи проведения блиц-урока русского языка. Тем временем Элма, будучи не в силах сдерживать свой рвущийся наружу темперамент, схватила меня за руку и потащила на площадку перед сценой, где несколько человек вяло передвигались под музыку исполнявшихся песен. Нет, все-таки недаром моими любимыми танцами были когда-то самба и ча-ча-ча. Может, в моих жилах текла какая-нибудь тридцать пятая часть горячей испанской крови, не раз думалось мне? Элма с таким вдохновением исполняла что-то жгуче-латинское, а вслед за ней и я, что к нам со всех сторон стали тянуться «юноши бледные с взорами горящими», пытаясь изобразить из себя достойных партнеров. Наши мужья снисходительно взирали на всю эту экстраваганцу, лениво потягивая пиво. Они-то точно знали «who's taking you home»** и думали, вероятно, глядя на нас: пусть женушки развлекаются. Именно в этот момент Питер-художник произнес, обращаясь к моему мужу, историческую фразу, которая потом будет многократно цитироваться: «Если твоя жена так вписалась в атмосферу этого города в первые 24 часа своего пребывания на этой земле, ее ждет здесь большое будущее». Спасибо, Питер, за оптимистический прогноз. Я хочу верить, что твои надежды на мой счет оправдаются.
Приближалось утро нового дня, музыка должна была скоро смолкнуть. Пора было отправляться домой, и тут я услышала слова: «Well, Mrs. Campbell, you promised to save the last dance for me…»***. С огромным удовольствием, мистер Кэмпбелл, ответила я и вспомнила вдруг, что знаменитую английскую актрису, которая первой исполнила роль Элизы Дулитл в пьесе Бернарда Шоу «Пигмалион», легшей в основу мюзикла «Моя прекрасная леди», звали миссис Патрик Кэмпбелл.
* Караоке совсем не связано с настоящим пением, это – просто возможность подурачиться.
** Кто отведет тебя домой (строчка из куплета, выведенного в эпиграф)
*** Ну что же, Миссис Кэмпбелл, вы, помнится, обещали мне последний танец.
Источник: http://www.proza.ru/texts/2007/04/26-63.html |
