Глава 5
 Ничего страшного не произошло. Нас всех забрали, и по каким-то еле видимым в темноте дорожкам привели к маленькому домику. Открыли дверь. Мы вошли в комнату, в которой стояли две кровати, стол и два стула, еще одна дверь вела в ванную. Фигуры в белых халатах, ни слова не говоря, ушли и через десять минут вернулись, притащив еще одну кровать.
 — Живите, — промолвили фигуры и скрылись в темноте.
 И началась наша жизнь в обсервации.
 Утром, при свете дня, выяснилось, что место, куда мы попали — концлагерь санаторного типа. Все вокруг опутано колючей проволокой. Отойти от домика было невозможно, так как на расстоянии метра от него проходил шнур с сигнализацией. Еду нам приносили безликие, в масках и белых халатах, приведения.
 Ребята знали, на что шли, и хорошо подготовились, поэтому с утра до вечера играли в карты, курили и пили пиво, которое предусмотрительно принесли с собой целый чемодан. Поскольку ни то, ни другое, ни третье мне было не интересно, я сидела на крылечке и разглядывала своих неожиданных сожителей.
 Внешне Саша и Володя были похожи на Пьеро и Арлекина. У Саши уголки больших серых глаз и уголки губ параллельно смотрели вниз. Он был невысокий, немногословный и какой-то то ли грустный, то ли злой. На меня он бросал такие угрюмые взгляды, будто я и вправду собиралась его окольцевать. Володя, наоборот, шумный, большой, киноактерно красивый, постоянно хвастался своими влюбленными подружками и почему-то, вымыв руки, вытирал их исключительно об занавеску в комнате. О тот, и другой меня раздражали. По сравнению с Герой они оба казались мне безхвостыми щенками. Я мысленно называла себя неблагодарной свиньей и старалась вести себя как можно незаметнее, чтобы случайным жестом или замечанием не выдать своего настроения. Тем ни менее, не видя в моих глазах привычного обожания или восхищения, и Саша, и Володя делали вид, что в комнате кроме них никого нет. Однажды, случайно, я услышала, как Саша говорил Володе:
 — Странная какая-то девчонка. Другая бы от счастья умерла, живя с нами вместе, а эта не обращает никакого внимания!
 — Как же, не обращает, — возразил Володя, — ты, что не видишь, как ее корежит, когда я руки об занавеску вытираю!
 Через неделю нашего добровольного ареста поздно вечером кто-то постучал в окно. Володя, который спал ближе к выходу, открыл дверь. На пороге стояли Оля и Миша. От неожиданности каждый из нас замер на своем месте, глядя на ночных гостей, как на пришельцев из другого мира.
— Ребята, у меня потрясающая жена! — отдуваясь и отряхиваясь, вошел в комнату Миша. — Она провела меня сюда через такие преграды, что вы себе даже представить не можете. Мы ползли по-пластунски!
 Оля, скромно улыбаясь, снимала с одежды прилипшие травинки и палочки. Мы наперебой начали рассказывать про наше заточение, шикая друг на друга, боясь, что нас поймают с посторонними, и мы будем уже не стерильными, а значит, не сможем уехать в положенный срок. Мы болтали, а Миша слушал, вздыхал и приговаривал:
 — Все-таки Оля — необыкновенная женщина, честное слово! 
 Никто с ним не спорил. Мы чувствовали себя подпольщиками в стане врага. Просидев пару часов, Оля с Мишей ушли так же, как и пришли, по-пластунски.
 Каждые пять дней в обсервации проводилась проверка. Анализы кала собирали по комнатам, по принципу “одна комната — одна баночка”. Считалось, что если человек заболел, то его соседи так или иначе обречены. Носить эту вонючую баночку в лабораторию никто не хотел, поэтому мы честно бросали жребий. Как-то раз я впервые проиграла, и нести анализы пришлось мне. Я не знала точно, где находится лаборатория, поэтому, увидев несколько человек у стоящего в стороне домика, подошла и, приветливо поздоровавшись, спросила:
 — Скажите, пожалуйста, здесь находится лаборатория?
 Люди шарахнулись от меня и с неподдельным ужасом закричали:
— Отойдите от нас, вы не из нашей баночки! 
Все вокруг были напуганы, а потому бдительны, чтобы как можно быстрее уехать.
Через несколько дней, в сопровождении группы солдат с автоматами, нас вывезли на аэродром и отправили по домам. Провожать нас не разрешалось, чтобы холерные микробы провожающих не марали стерильную чистоту отъезжающих и оставались там, где им положено быть, в родной Одессе.

Глава 6
 Домой я приехала грустная и подавленная.
 — Мама, расскажи про Геру, — попросила я, когда стало особенно тошно.
 Про Геру мама знала мало. Зато хорошо помнила его родителей. Рома, отец Геры, был очень хороший и умный мальчик. Он даже сделал какой-то доклад в девятом классе, о котором писали в научном журнале. Наша бабушка, мамина мама, всегда ставила Рому в пример. Когда мамин брат получал двойку, бабушка причитала, какая счастливая ее подруга Валентина, у которой сын Ромочка не только сам отлично учится, но еще занимается со своей одноклассницей Ирмочкой, а не бегает по улице с дурацким мячом, от которого никакого толку!
 — Вдруг, — продолжала свой рассказ мама, — бабушка замолчала и не вспоминала про Ромочку больше двух недель, что было странно и непривычно. На все ехидные вопросы, как там Ромочка, бабушка только отмахивалась и тут же переводила разговор на другую тему. Однажды бабушка не выдержала и поделилась, что у Валентины жуткие неприятности. Ирма беременна. Ее выгнали из школы. Рома тоже ушел из девятого класса.
— Боже мой, они ведь сами еще дети! — стонала бабушка.
— Срочно сыграли свадьбу, и через полгода родился Гера, — закончила свой рассказ мама.
“Вот тебе и недоношенный!” — вспомнила я любимую Герину шутку. “Когда-нибудь я его успокою, — размечталась я. — Расскажу ему историю его появления на свет, и он поймет, что он был совершенно нормальный, немного не вовремя родившийся, но вполне полноценный ребенок”.
Возможность успокоить Геру представилась мне очень не скоро. 

Глава 7
 Прошло десять лет.
 За это время папа мой умер. Мама и брат переехали в двухкомнатный кооператив. Огромную комнату в коммуналке на Петроградской стороне я выменяла на однокомнатную квартиру в новостройках, но жила у мамы, а квартиру сдавала. Я успела выйти замуж за день до того, как мне исполнилось 25 лет, избежав страшного клейма “старая дева”. Точнее, от этого клейма я избавилась за две недели до свадьбы. Жильцы из моей квартиры съехали, и мой будущий муж сделал в ней ремонт. Жили мы с ним на разных концах города. Приехав после ремонта навести в квартире порядок, мы поглядели друг на друга и поняли, что больше никуда не поедем. Я позвонила маме и сообщила, что первый раз в жизни ночевать домой не приду. Мама помолчала, а потом строго произнесла: 
— Если тебе кто-нибудь что-нибудь скажет, можешь ответить: ”Мне мама разрешила!”. 
 Помню, мой муж очень смеялся, узнав, что он будет “первооткрывателем”. То, из-за чего люди в романах кончали жизнь самоубийством, для него, как оказалось, не имело никакого значения. Через год мы развелись. Я осталась одна с дочкой. Девочка часто болела. Врачи советовали уехать к морю, где меньше людей, чтобы дать покой нервной системе ребенка. Я не знала, что мне делать, на юге было дорого и многолюдно.
 Теплым апрельским днем я шла по набережной Невы, любуясь золотым шпилем Петропавловки. Навстречу мне шел высокий худой мужчина. Я прошла мимо, вся в своих невеселых мыслях. Вдруг кто-то позвал меня по имени. Я обернулась. Исподлобья, вполоборота на меня смотрел Гера. Та же шапка волос, теперь уже черно-бурая, огромные коричневые глаза, в лучиках морщин, и тот же насмешливый рот, с презрительно смотрящим вниз уголком. Мы молча обнялись и стояли, не шевелясь, несколько минут. Потом пошли, сели на лавочку.
  — Расскажи мне о себе, — попросил Гера и, пока я рассказывала печальную историю своего замужества, целовал мне то одну руку, то другую.
 — Так, — сказал он под конец, — забираешь дочку и в июне едешь ко мне в Крым, помнишь еще?
 — Конечно, помню, — вздохнула я, но ведь там закрытая зона, нужен пропуск.
 — Не волнуйся, — ответил Гера, — и пропуск тебе сделаю и комнату сниму. Приезжай.

Глава 8
 В начале июня мы с дочкой прилетели в Крым и, промучившись два часа на жаре в пыльном автобусе, полумертвые от усталости, добрались до ворот Коктебельского заповедника. Нас ждал обещанный пропуск. Охранник провел нас к хозяйке. Комната была большая и прохладная, с отдельным выходом в садик, где стояли стол и скамеечка. Пели птицы. Пахло сладкими цветами. Где-то близко слышался шум моря. Нам казалось, что мы попали в рай.
 Вечером я уложила дочку спать и вышла в садик. Пришел Гера. Мы сидели на скамеечку и тихо вспоминали, как были здесь много лет назад. Гера стал доктором наук и почти весь год жил и работал на биостанции, как и раньше что-то изучая в мозгу у дельфинов.
 — Как твоя семья? — спросила я.
 — Сын уже большой, жена все так же. Два месяца в году я могу их выдержать, остальное время живу здесь, — ответил Гера.
 — Один? — ужаснулась я. — Почти весь год один?
 Вместо ответа он обнял меня и поцеловал так, что я забыла обо всем на свете, казалось, что я ждала этого поцелуя все эти годы.
 На следующий день мы с дочкой вышли на маленький пляж. Все утро, кроме нас, никого не было, и только после полудня на берегу начали появляться сотрудники биостанции в белых халатах, одетых прямо на плавки и купальники. Они сидели и лежали отдельными группками, вполголоса разговаривали, время от времени с любопытством поглядывая в нашу сторону. Неожиданно перед нами возникла маленькая изящная фигурка.
 — Скажите, пожалуйста, — наклонилась к нам симпатичная приветливая девушка, — это вы — женщина Геры? 
 Я оторопела.
 — Почему вы решили, что я его женщина?
 — Но он же вас привез!
 — Он помог мне приехать, — поправила ее я, — у меня ребенок нездоров.
 По моему тону и выражению лица было видно, что такая задушевная беседа с незнакомым человеком мне не по вкусу.
 — Вы меня извините, пожалуйста, — сказала девушка и села рядом со мной на подстилку, — мы тут все живем одной большой семьей, и друг про друга все знаем.
 — я не член вашей семьи, и про меня вам знать совершенно не обязательно.
 — Вы не сердитесь, — продолжала девушка, — я хочу вам что-то сказать для вашей же пользы.
 — Мне известно, что он женат, — нетерпеливо возразила я, всем своим видом давая понять, что эта беседа действует мне на нервы, и я хочу ее побыстрее закончить.
— Вы имеете в виду жену в Ленинграде? — поинтересовалась девушка. Обхватив руками коленки, она явно не собиралась слезть с моей подстилки. — У него еще здесь две жены, одна с ребенком, — добавила девушка, не дожидаясь моего ответа.
— Как же они ладят? — изумилась я.
— Они не ладят, — пояснила девушка, — плачут, кричат, иногда приезжает жена Геры из Ленинграда, и тогда они все дерутся.
— А Гера? — не веря тому, что слышу, спросила я.
— А Гера пьет, — просто ответила девушка, встала и вернулась к своим друзьям.
В тот вечер Гера не пришел. На следующий день тоже. Я гуляла с дочкой, читала, писала письма. Гера появился только через неделю, страшно худой, от загара даже не черный, а обуглившийся.
— Привет, — поклонился он, глядя по привычке исподлобья. Крепко пахнуло спиртным.
— Пьешь, — заметила я.
— Бывает, — согласился он, — ну. Тебя уже проинформировали?
— А как же? — съязвила я. — У тебя здесь прямо гарем. Как бы с битой мордой не уехать!
— Боишься? — насмешливо подначил Гера.
— Боюсь, — поддержала его тон я, — мне только этого не хватало. Специально так далеко ехала, чтоб меня за чужого мужа побили.
— Так что будем делать? — вызывающе произнес Гера.
— Ничего! — отрезала я. — Если уж по молодости ничего не наделали, то сейчас и подавно незачем, и, вообще, не люблю я в топе толкаться!
Гера круто развернулся и пошел, покачиваясь из стороны в сторону, с гордо поднятой черно-бурой головой.
С тех пор виделись мы редко. Бывало, издали, проходя, махнет рукой и идет мимо. На пляже к нам привыкли, дружелюбно здоровались, играли с дочкой в камушки. Иногда приходил Гера, шел прямо к нам, ложился на гладкую теплую гальку, молча дремал час-полтора, потом вставал и, не говоря ни слова, уходил.
Так пролетел месяц. Пришло время уезжать. Гера пришел накануне отъезда вечером. Мы, молча, сидели с ним в садике. Гера держал меня за руку, а смотрел в сторону. Я не удержалась и погладила его по буйной шевелюре.
— Износился мой конь, — произнес Гера.
Я молча гладила жесткие от морской воды и соленого ветра волосы.
— Ты изменился, — прошептала я.
— А ты нет, — резко сказал Гера, — ну, пока.
Он встал, дотронулся до моей щеки и ушел. Я сидела в садике до утра. Вспоминала наши встречи, разговоры. Так многое хотелось объяснить, что-то поправить, изменить. “Как же так? — спрашивала я себя. — Как же так?”
Утром мы с дочкой уехали.

Эпилог
 Через два месяца, в сентябре, позвонили по телефону. Мужской незнакомый голос просил меня.
— Я звоню по поручению Герберта Романовича, — произнес незнакомец, — он погиб неделю назад в Душанбе.
— Как погиб? Какое Душанбе? — простонала я. — Причем тут Душанбе?
— У него аспирант в Душанбе защищал диссертацию, — объяснила мужчина, — Вот Гера, то есть, Герберт Романович, и поехал на защиту, как руководитель. На банкете, как водится, выпили, вышли на балкон подышать, потом все вернулись в зал, а Герберт Романович остался. Как это случилось, никто не знает, но когда мы спохватились, то на балконе его уже не было. Он упал вниз. Три дня пролежал в местной больнице без сознания, а потом очнулся и через два дня умер. Просил вам позвонить.
— Спасибо, — прошептала я, повесила трубку, и вдруг страшно позавидовала тем женщинам, которые дрались из-за Геры в Крыму.

 Из разговоров…

Она:
—  Аллё, здравствуйте, я звоню по вашему брачному объявлению.
Он:
— А сколько вам лет?
Она:
— До свидания!