МАМА

Новый год наступал на пятки, а дел было выше головы.
Заболевшая дочка лежала пластом. То, что в народе называют “бабушкины средства”, в нашей семье, где бабушка — детский врач, — лекарства. Натирания, припарки и вздохи над горячей картошкой — это то, чем, выражаясь бабушкиным языком, лечится “население”. Но мне уже было не до амбиций. В ход пошли все народные способы снятия простуды и, конечно, таблетки, микстуры и снова таблетки. Глаза у дочки открылись, но температура злобно держалась у тридцати восьми с копейками. Хоть ты тресни!
Марат и Ирина пригласили нас не просто в гости, а на костюмированный бал, и надо было сообразить, как одеться.
Всё, что нам подарили на свадьбу, лежало не разобранной кучей и тоже требовало времени и внимания.
  Держать дома большие суммы денег не хотелось, поэтому первым делом мы с Гариком сели за подсчёты. К счастью, подарочных денег было достаточно, чтобы немедленно позвонить Лишанским, но Гарик меня остановил:
— Не торопись! Послушай! Через две недели мне надо заплатить огромную сумму налогов. Позволь, я положу деньги в свой банк, перекручусь, а потом сразу же начну выплачивать то, что мы одолжили.
— А компенсацию за свою медицинскую страховку ты разве не получил? — вспомнила я про своё кольцо.
— Получил, но и эти деньги мне сейчас тоже нужны. Я всё отдам потом! Ты что, мне не веришь?
— Я-то верю, но ребятам мы обещали заплатить сразу после свадьбы! — возразила я.
— Позвони и спроси, может быть, можно повременить?
Я, волнуясь, набрала номер Лишанских. Ответил Боря и разразился восторгами по поводу нашей свадьбы и поздравлениями с наступающим Новым годом. Я ждала первой же паузы, чтобы деликатно спросить о нашем долге. Мои переживания оказались напрасными. Боря сразу дал нам отсрочку, успокоив, что время терпит. Я обещала после середины января начать выплачивать задолженность. Гарик страшно обрадовался, сгрёб все деньги и чеки и спрятал их во внутренний карман пиджака.
— Завтра же рано утром поеду в банк! — потирая руки, объявил он. 
— Но завтра рабочий день, новогодняя ночь и вообще это — в другую сторону от твоей работы, — удивилась я такой спешке.
— Ничего! Я всё успею! — бодро заверил меня Гарик. — Да, кстати, звонила моя Нина. Она подарила нам на свадьбу какой-то сногсшибательный сервиз из Блюмингдейла. Нина сказала, что если тебе не понравится, то она не обидеться, если ты его сдашь в магазин. Блюмингдейл — это фирма, там всё берут обратно. Имей в виду, сервиз стоит около трехсот долларов!
Я согласно кивнула и пошла посмотреть на сервиз, который, по словам Нины, сшибает с ног. Открыв коробку, я оцепенела, вопросительно глядя то на сервиз, то на Гарика. На серо-белой с блёклыми листочками посуде был приклеен ярлык третьесортного магазина, где всё продают с большой скидкой, по-русски — уценёнка, и стояла цена — двадцать  девять долларов, девяносто девять центов.
Увидев мой лицо, Гарик подошёл ближе, взглянул на “сногсшибательный” подарок, сразу же понял что к чему и злобно схватился за сигарету.
— Мне наплевать, Гарик, что сколько стоит и как семья из пяти человек приходит в ресторан за тридцатку! — взъярилась я. — Но зачем посылать меня на позор в Блюмингдейл, я, Гарик, не понимаю! Можешь ты мне это объяснить? — Первый раз за время нашей семейной жизни я заорала во всё горло. И тут же осеклась. А Гарик-то в чём виноват? Зачем я ору на него?
— Прости меня, Гарька! — уже виновато пробормотала я и обняла его за шею. — Я не должна была срываться на тебе. Но уж очень обидно! Что я сделала Нине плохого? Почему такое отношение? 
— Потому что она — сука! — вздохнул Гарик. — Я тебе это сто раз говорил. Забудь ты этот проклятый сервиз, чёрт с ним!
— Конечно, забуду! Тем более, он такой страшный, топорный, тяжёлый! Не о чём говорить! Забыли! — И я пошла лечить дочку, которая жалкая, несчастная и больная свернулась у телевизора в температурной полудрёме.
На следующий день ни свет, ни заря Гарик уехал в банк, а я побежала на работу. Мы встретились вечером. До отхода в гости оставались считанные часы, а карнавальных костюмов у нас ещё не было. Пока мы ехали в магазин, где можно было взять напрокат какие-нибудь наряды, я вслух придумывала нам роли, но Гарик всё отвергал, сетуя на моё легкомыслие.
— Но ведь должно быть весело! — настаивала я.
— Я не могу быть смешным! — упорствовал Гарик.
— Ну, давай, как два идиота, придём в таксидо! — язвила я.
— Таксидо, смокинг, что угодно, всё лучше, чем быть посмешищем! — упрямо твердил Гарик.
В магазине нас отвели в заднюю комнату, где висели всевозможные карнавальные костюмы. Я безнадёжно перебирала тряпки, стараясь найти что-то маскарадное и несмешное. И вдруг меня осенило! Красный плащ Дракулы. Маленькая красная шапочка, типы еврейской кипы, но почему-то с пропеллером на макушке, который я моментально сорвала. Широкий красный кушак… Я тут же примерила всё на Гарике… Передо мной стоял вылитый кардинал Ришелье. Тонкие очки и скептическое выражение лица были как никогда к месту.
Гарик посмотрел на себя в зеркало, одобрительно хмыкнул и кивнул! Полдела было сделано! Я повеселела и быстренько выбрала себе бальное платье, длинные белые перчатки и маленькую корону.
“Если нельзя быть смешными, будем величественными, что смешно уже само по себе”, — решила я.
Мы собрали свои костюмы, расплатились и понеслись домой.
Дочка я завистью наблюдала из постели за нашими лихорадочными сборами. Жалко её было безумно! Если бы не Гарик, я бы ни за что никуда не пошла! Но об этом я даже боялась заикнуться. Кроме того, я столько лет одиночества в Новый год страдала от своей неприкаянности, что упустить шанс покрасоваться со своим мужем, которым я так гордилась, в такой интересной компании, да ещё и на карнавале, мне самой ужасно не хотелось, и поэтому я чувствовала себя виноватой. К дочке собирались придти друзья, с едой из ресторана, со всякими украшениями, она одна не будет! Я утешала себя сама, но чувство вины сидело внутри и грызло, несмотря на само уговоры. Мы с дочкой раньше никогда не расставались, и привыкнуть к новому образу жизни, даже к хорошему, было нелегко!
Прощаясь, дочка всхлипнула мне в плечо.
— Только не плакать! — грозно скомандовала я, еле сдерживая слёзы. Когда-то, в таком же примерно возрасте, как моя дочь сейчас, я закатила в Новый год истерику за то, что меня не пустили в компанию, которая не нравилась моим родителям. Назло всем я прорыдала всю ночь, и в тот страшный год мы похоронили полсемьи — маминых родителей — бабушку и дедушку, а потом и моего папу. С тех пор я панически боюсь слёз в новогоднюю ночь, и моя дочь об этом отлично знала! 
— Не плакать! — твёрдо повторила я, проглотив комок в голе, поздравила дочку с Новым годом и решительно закрыла за собой дверь. Ещё минута — я бы осталась с дочкой и пропади оно всё пропадом!
Около дома Марата машин было видимо-невидимо. Мы с трудом нашли стоянку. Марат, в женском платье, в белокуром парике с кудряшками, стоя с трудом на высоких каблуках, встречал гостей у входа, кокетливо хихикая и строя накрашенные глазки. Это было так смешно, что я сразу забыла свои огорчения. Увидев Гарика в роли кардинала, Марат оглушительно заржал.
— Мадам, вы смеётесь мужским басом! — напомнила я ему. — Не выходите из образа!
На шум прибежала Иринка, одетая медсестрой. Вся прелесть её костюма была в коротенькой юбочке и огромной накладной, но чрезвычайно аппетитной попке, которую Иринка, красуясь, гордо оттопыривала.
Мы вошли в гостиную. Навстречу нам поднялись разнаряженные гости в красочных костюмах. Сам Чарли Чаплин стоял, окружённый толпой пёстрых клоунов и чертовок, и гордо помахивал тросточкой. Увидев Гарика, кто-то взвизгнул:
— Глядите, Его Преосвященство Ришелье! — и толпа заржала, точно как Марат минуту назад.
Чем серьёзнее старался держаться Гарик, тем громче хохотали гости, думая, что он талантливо исполняет свою роль. А я смеялась потому, что одна знала правду, что хмурится Гарик не по сценарию, а из-за своей гордыни и смущения.
Перед тем как сесть за стол, я побежала в другую комнату позвонить домой, узнать, всё ли в порядке. Дочкины друзья пришли без опоздания. Стол накрыли. Комнату украсили. Дочка рыдала навзрыд в телефонную трубку.
— Что ты плачешь? Не надо, пожалей меня! — умоляла я. — Ты же знаешь, как я боюсь этих слёз! Пожалуйста, доченька, не плачь! 
— Не могу! — горько всхлипывала она. — Я не могу остановиться!
— Прими валерьянку! Умойся холодной водой! Ну, перестань, я прошу тебя!
Я бросила трубку и удручённо сидела у телефона. Возвращаться в шум, к гостям, не было никаких сил.
— Ты чего тут? — просунул голову в дверь Марат. — Давай — быстро к столу! Начинаем!
Я вернулась в гостиную. Все уже сидели за длинным столом, вплотную уставленным изысканными закусками. Я заняла своё место рядом с Гариком. С другой стороны от него посадили очаровательную блондиночку, карнавальный костюм которой состоял из кружевного нижнего белья, похожего на то, что мы видели в интересном магазинчике во время нашего свадебного путешествия. Её такой же, как она, полуголый муж сидел с ней по другую руку. Он работал у Марата помощником. Соседство с Гариком блондиночке явно пришлось по вкусу, и она услужливо предлагала ему положить что-нибудь на тарелку, но Гарик её не слышал. В этот момент он наполнял тарелку мне.
— Спасибо, дорогой! — проворковала. — Теперь моя очередь за тобой поухаживать! — Я по-хозяйски взяла тарелку Гарика, бросив победный взгляд на его соседку. Та подчеркнуто заботливо взялась предлагать закуски своему мужу. “Так-то оно лучше!” — стервозно подумала я, а Гарик всей этой бабской возни даже не заметил.
— С Новым годом! С Новым годом! — закричали все.
Гарик обнял меня и прошептал:
— С Новым годом, дорогая! — и я просто сомлела от счастья! Эх, если бы ещё дочка была здорова и не плакала!
Чарли Чаплин раздал листочки, и на мотив известной песенки “Пять минут” из “Карнавальной ночи” мы хором запели:

ОЙ ВЕЙ* 
(Еврейская новогодняя)
Мы проводим старый год сейчас, ой вей!
Унесёт пускай с собой он поскорей
Все болячки, неудачи, все долги к чертям собачьим,
Чтобы жить нам стало веселей!
Старый год —  алтер ёр, за тебя мы пьём с охотой,
Что не хуже прошёл, чем а зо хан вей**  прошёл ты!
Если валят года,
Как евреи в синагогу,
Значит будет тогда
Толк от них, и слава Богу!
Новый год, Новый год, принеси абисел мазл* * * ,
Новый год, не будь шлемазл !
На часах уже, наверное, ой вей!
Новый год стоит у окон и дверей,
Если к нам найдёт дорогу, дружно скажем: ”Слава Богу,
Что опять за стол собрал друзей!”
Новый год, Новый год, принеси абисел мазл,
Новый год, Новый год, Новый год, не будь шлемазл** * *  !
Если валят года,
Как евреи в синагогу,
Значит, будет тогда
Толк от них, и, слава Богу!
Новый год, Новый год, ты пришёл,
И, значит, — здрасьте! 
С Новым годом, с новым счастьем!
* О, горе (евр) 
  **Вздохи и горе (евр)
***Немного счастья (евр)
****Неудачник (евр)

Марат принёс огромный мешок и начал раздавать подарки. Если раньше я сомневалась, не будет ли наш сюрприз, подготовленный мной ещё во время свадебного путешествия, слишком фривольным, то теперь поняла, что со своими подарками попала, как говорится, в яблочко. С разными шутками и прибаутками Марат раздавал гостям сувениры из такого же, как и наш, магазинчика для сексуально озабоченных. Все подарки были в виде главного отличия мужчины от женщины.
— А почему он у меня синий? — возмутилась одна из гостей.
— Прижали дверью! — вполголоса откомментировала я, но все услышали и рассмеялись.
— А у меня — красный! — воскликнула другая гостья.
— Ошпарили! — тут же среагировала я.
Весь стол включился в этот забавный блицтурнир.
— Зелёный! — кричали мне с одного конца стола.
— Не дозрел! — парировала я.
— Чёрный! — бросали с другого конца.
— Обуглился!
Последним козырем кто-то крикнул:
— Коричневый!
— Усох! — с торжеством выпалила я под хохот присутствующих.
— А тебе белый! — пытался перекричать всех Марат, протягивая пластмассовую коробочку той же самой формы, что и остальные подарки. — Как ты думаешь, что это такое?
— То, чем в зубах хорошо ковырять! — возвопила я, имея в виду, что внутри коробочки лежат зубочистки. Мой ответ был понят буквально, и гости уже валялись друг на друге от истерического смеха, переходящего в икоту. Наконец мешок опустел, и все более или менее угомонились.
— А где твой подарок, Марат? 
— Мне не хватило! — жалобно скривился Марат.
— Хватило! — гордо возразила я и встала.

Не истолкуй наш юмор грубо,
Подарок наш не в виде зуба!
Краса мужчин совсем не зубы,
И вовсе не усы, не губы!
Не попадай сомненьям в плен!
Подарок наш не зуб,.. а член!

В руках у меня покачивался золотой брелок в виде главного мужского достоинства. Новый взрыв хохота потряс гостиную. Гарик взирал на гостей с гордостью, а на меня с восхищенным изумлением. Такой прыти он от меня не ожидал.
— А теперь подарок очаровательной хозяйке дома! — продолжала я. — В сочетании с наиболее призывной частью её костюма она получает… — и я протянула Иринке рулон туалетной бумаги, разрисованной красными сердечками.
— Ирка! — орали гости. — При твоих габаритах такой рулон тебе на один раз!
Под шумок я выскользнула из комнаты к телефону. У нас дома в трубке слышался праздничный шум, музыка, а дочка от слёз еле говорила:
— Мама, что делать? Я не хочу больше и всё равно плачу и плачу! Я не знаю, почему, я просто не могу остановиться!
— Ты меня убиваешь! Беду хочешь наплакать? Прекрати сейчас же, истеричка! — уже кричала я. — Возьми себя в руки! Эгоистка! Я больше звонить не буду!
Я шмякнула в сердцах трубкой. Чёрт знает что! Какое-то наказание! Я сердито развернулась и пошла к гостям.
— Ну, что дома? — встревожено спросил Гарик.
— Рыдает! — зло рявкнула я. — Слушай, ты не хочешь переодеться? Надоел этот маскарад!
Гарик послушно кивнул, и мы поднялись на второй этаж, в спальню. Я сменила королевский наряд на чёрное гипюровое платье с пышной юбкой и спустилась вниз. Все перешли в так называемый подвал, оборудованный как танцевальный зал, с баром и зеркальными стенами. Пока мы переодевались, гостей прибавилось, подъехали ещё несколько пар друзей Марата и Ирины. Одна из них, моя дальняя знакомая, которая знала, что я вышла замуж, и хотела посмотреть за кого, подошла ко мне и спросила:
— Это твой муж?
Она указала на маленького невзрачного гостя с оттопыренными ушами, подпиравшего стенку с видом: ”Ой, когда я всем мешаю!”
В это время в зал вошёл Гарик. Стройный, высокий, в элегантном сером костюме, он жадно искал глазами меня, и, найдя, радостно улыбнулся и через весь зал протянул мне обе руки, приглашая танцевать. Мы закружились в вальсе, и через плечо передо мной мелькало лицо моей знакомой с отвалившейся от восхищения челюстью.
Когда мы вернулись домой, дочка спала, уткнувшись зарёванной мордочкой в ладошку. Кругом летали воздушные шары, висели гирлянды и флажки. На столе лежала записка:
“Мамочка и Гарик! С Новым годом! Простите меня, я — плохая! Мамуленька, я тебя люблю! Твоя мышка”.
С малых лет я звала дочку мышкой, и она решила на этом сыграть, но я и так не сердилась.
В постели, я обняла Гарика и шепнула ему на ухо, целуя в щёку:
— Ну, как тебе понравилась Мишина жена?
— А кто это Миша? — млея, сонно спросил Гарик.
— Это помощник Марата, не прикидывайся, у него очень симпатичная жена!
— Я её видел? — поинтересовался Гарик.
— Ты что? За столом — это была твоя соседка слева!
— А разве я сидел с женщиной? — искренне удивился Гарик, и я поняла, что могу спать спокойно.
— Гарик, на кого из женщин ты сегодня обратил внимание?
— На тебя, дорогая! — как само собой разумеющееся ответил Гарик.
— А кроме меня, ты кого-то видел?
— Кого я должен был видеть?
— Ну, хотя бы Иринку! Ведь она такая красивая, как царевна!
— Мёртвая царевна! — мрачно пошутил Гарик. — И семи богатырей не хватит, чтобы её расшевелить! Но вот попка у неё была сегодня — блеск! Тебе бы такую!
— Гарька, она же ватная!
— А хорошо бы настоящую!
— Вот, это всё, что тебе надо! Толстую задницу! — проворчала я, а сама счастливо вздохнула и, засыпая, подумала: “Всё-таки Гарька у меня золотой!”