МАМА
Бессонница замучила меня, поэтому я решила опять пойти к врачу. На сей раз не к заумному специалисту, а к своему родному, тому, кого в России называли участковым, а здесь — семейным. Хоть в этом мне повезло. Мой доктор, Елена Калиновская, принимала прямо напротив дома, знала меня с первого дня приезда в Америку и по первому же зову оказывала необходимую помощь и мне, и дочке. Она была не просто врачом, а врачом-подругой, с которой я могла говорить по душам.
Елена встретила меня, как всегда, приветливо и с улыбкой.
— Пойдём ко мне в кабинет! — позвала она меня. — Поговорим спокойно! Рассказывай, что не так?
— Не сплю. Устала. Издёргалась. Нет никаких сил.
— Почему?
Я кое-как, тяжело вздыхая, объяснила печальную картину моей бессонницы.
— Как всё знакомо! — покачала головой Елена. — Конечно, тебе от этого не легче, но если бы ты знала, сколько женщин приходит ко мне с аналогичными историями! Недавно был случай, почти один к одному твой! Моя пациентка за день до свадьбы всё отменила. Жених, как у тебя, дантист-холостяк. Оказался гомосексуалистом. Сейчас все боятся СПИДа. Если дантист не женат, это подозрительно, люди перестают к нему ходить. А если разведённый, значит, всё в порядке! Вот они и женятся, чтобы развестись и не отпугивать клиентуру своим холостяцким статусом!
Елена обняла меня за плечи.
— Ну, что мне с тобой делать? Посадить тебя на транквилизаторы? Ты не сможешь работать! Давай начнём с малого. Три-четыре раза в день попей валерьянки, и посмотрим. Если поможет — прекрасно. Если нет, тогда будем брать что-то посильнее. Хорошо? Держись, дружок, у тебя дочка, надо жить дальше!
После Елены я зашла к Марату на работу. Он был зол как чёрт.
— Звонил твоему мужу! — отрывисто бросил он мне, не отрываясь от пациента.
— Не моему мужу, а твоему другу! — съязвила я.
— Да пошёл он! “Друг!” Я ему говорю: “Здравствуй, Гарик!”, а он мне: “Нашу беседу я записываю на магнитофон!”
— Ну и пусть записывает! Что тут страшного? Чего вы все магнитофона боитесь?
— Я ничего не боюсь! Я послал его подальше и всё! Я что, звоню, чтобы с магнитофоном разговаривать? Он с ума сошёл! Вот и весь разговор!
Марат с головой ушёл в рот к своему пациенту. Я постояла ещё минуту под рёв бормашины, потом повернулась и побрела домой. Марат со мной даже не попрощался.
ДОЧКА
От нашей невозможной обстановки дома у меня дико разболелась голова. Я не пошла на работу, осталась одна дома и решила отоспаться. К телефону не подходила. Пару раз звонили мне, пару раз маме. Автоответчик всё записывал. После полудня спать я больше не могла, валялась в полудрёме. Телефон зазвонил опять. Спросонок я не успела снять трубку и вдруг услышала, что с нашего автоответчика кто-то проверяет оставленные нам сообщения. Этим “кто-то” мог быть только Гарик, потому что мама знала, что я осталась дома, а кроме мамы, Гарика и меня, наш код никто не мог набрать. Я, как сумасшедшая, схватила трубку и заорала:
— Гарик! Сука! Я знаю, что это ты! Я тебя убью, падла, запиши это на своём магнитофоне!
На другом конце трубку повесили, но весь мой крик выслушали. Конечно, это был Гарик, кто же ещё? Умная сволочь!
Я тут же позвонила маме на работу. Вечером мама принесла новый автоответчик и, ни слова не говоря, подключила его к телефону. На следующий день на новой машине было слышно, как кто-то несколько раз тщетно пытался снять наши сообщения. Машина даже объявляла, в котором часу была сделана запись. Конечно, днём, когда дома никого не было. Кроме записанных на плёнку писков, у этого “кого-то” ничего не вышло! Ведь код был уже другой, известный только маме и мне. Причём, на новой машине код можно было менять! По крайней мере, хоть от этой подслушки мы себя оградили!
В общем, вся наша жизнь оказалась вывернутой наизнанку! А мама со мной так и не разговаривала.
МАМА
Утром, в метро, по дороге на работу, я, как обычно, дремала. Под монотонный стук колёс спится лучше, чем в кровати. В вагоне тихо. Ещё не проснувшиеся пассажиры досматривают ночные сны. И вдруг всё поменялось. В вагон вошёл небольшого роста человек с черным ящичком на груди. В руках у него сияющая золотом труба, на которой висит потрепанная шляпа. Бодрым голосом объявлялы из цирка по-английски с явно русским акцентом трубач выкрикнул: “Начинаем концерт только для тех, кто едет в F-трэйне!” Весело зазвучали вальсы, фокстроты, любимые мелодии всех стран и народов… Под аккомпанемент оркестра из черного ящичка соло на трубе разливалось радостно и празднично. Люди проснулись, приободрились, улыбнулись, оживленно двигались под музыку… Из карманов и сумочек в шляпу трубача полетели монетки и доллары. Человек-оркестр, не переставая играть, медленно прошёл через весь вагон, глазами со мной поздоровался и на остановке перешёл в соседний. Никто больше не спал!
Трубача зовут Саша. Однажды на остановке мы вместе с ним ждали поезда и разговорились. Саша из Москвы. В детстве, в лучших традициях еврейского воспитания, учился играть на скрипке. Подрос и скрипку забросил. После школы, во время воинской службы, руководитель местного оркестра обратил внимание на Сашин хороший музыкальный слух и предложил научить играть на трубе. Труба Саше понравилась. По слуху он выучил весь армейский репертуар и дальнейшую службу отбывал, играя в оркестре.
Вернувшись после Армии домой, опять же в лучших еврейских традициях, Саша окончил Московский электротехнический институт связи и начал работать инженером-электронщиком. Без музыки было скучно, и Саша, без сожаления распростившись с инженерной карьерой, устроился трубачом в ресторан и снова пошёл учиться, теперь уже по призванию, в музыкальное училище по классу трубы.
Началась веселая жизнь: концерты, гастроли, выступления. Импровизирующий трубач — редкая профессия. Точнее, это не профессия, это талант! Саша играл на всех джазовых тусовках и фестивалях, с разными оркестрами, и соло, и дуэтом, и, наконец, был принят в оркестр Радио и Телевидения, вечерами успевал подрабатывать в ресторане, где сам руководил оркестром.
Игра на трубе требует ежедневной тренировки. Выдувать правильные звуки далеко недостаточно! Нужна беглость пальцев, постановка дыхания, даже как щеки надувать, вернее, НЕ надувать во время игры — целая наука. У Саши к тому времени была семья — жена и два сына, которые учились в музыкальном училище им. Гнесиной, в “Гнесинке”, как они ее по-свойски называли. Особенные успехи делал старший сын-пианист. Всем надо было упражняться. Как-то устраивались. Сын-пианист играл в комнате, а Саша… в туалете. А где еще спрячешься? Рояль же в туалет или ванную не затащишь! Однако при наличии большой семьи в туалете долго не задержишься, поэтому Саша садился в электричку и уезжал куда-нибудь в лес, где спокойно выводил на трубе свои рулады, не мешая соседям и домочадцам.
Гастролируя в Польше, Саша познакомился с английским саксофонистом, с которым на концерте играл дуэтом. “Что ты сидишь в России? — удивлялся англичанин. — С твоей трубой и способностями ты в любой стране прокормишься и будешь иметь крышу над головой! Встань на тротуаре и играй! Не пропадешь!”
Москва к тому времени изменилась. На Арбате частенько выступал оркестр лучших профессиональных музыкантов, которые за один вечер игры на улице зарабатывали половину своей месячной зарплаты. Играл с ними вместе и Саша.
Бывший барабанщик из ресторанного оркестра, которым руководил Саша, прислал ему приглашение погостить в Нью-Йорке, где барабанщик жил уже несколько лет. Саша поехал. Пожил в Нью-Йорке, осмотрелся. Возвращаться в Москву не хотелось. Вот и получилось, что ехал Саша в Америку в гости, а остался в Нью-Йорке насовсем и превратился в нью-йоркского сабвейного Алекса-трубача.
В Америке мало кто из приезжих музыкантов сумел прокормиться своей профессией. В основном бывшие оркестранты шоферили в лимузинах и такси. Саша без своей трубы не мог прожить ни одного дня, а ведь надо было начинать жизнь с нуля. И Саша пошел в сабвей. Поначалу без языка и знания города ехал куда глаза глядят, выходил на любой станции и играл. За три часа аж целых 8 долларов заработал! Понял, что так дело не пойдет. Изучил карту метро, присмотрелся и додумался, что там, где на одну станцию приходят несколько поездов, да особенно по утрам и вечерам, когда народ валит на работу или домой, заработок побольше. Надо только не зевать и успеть занять хорошее место. Уличные и сабвейные музыканты друг друга уважают. Это тебе не химчистки, которых на одной улице бывает три-четыре. Если место уже занято одним музыкантом, второй уйдет совсем на другую платформу так, чтобы и ему не мешали, и он никому. Такой вот негласный улично-сабвейный закон.
Через три месяца после приезда Саши в Америку по приглашению друзей-американцев в Нью-Йорк приехали Сашины жена с младшим сыном. Как и Саша, ехали они в гости, а остались насовсем. Подали всей семьей документы на политическое убежище, получили право на работу, и на этом все замерло. То бумаги их где-то затеряли, то еще что-то. Короче, с документами дело было глухо. Это у нас, в Америке, часто бывает. И вдруг — удача! Сначала Сашин младший сын, а потом и сам Саша выигрывают в лотерею грин-карты! Оба! Бывает же такое!
Говорят, беда не приходит одна, но удача тоже в одиночку не ходит! Не зря Саша когда-то закончил институт связи. Смастерил он себе маленький черный ящик, в котором был и многоканальный магнитофон, и компьютер, наладил аккомпанемент для своей трубы, повесил на нее шляпу и пошел по вагонам по утрам и вечерам поднимать народу настроение. Набор мелодий — на любой вкус: итальянский, испанский, русский, еврейский. Кто деньги в шляпу кидает, а кто визитные карточки — приглашают поиграть на домашних вечеринках. Еще бы! Приглашаешь одного музыканта, а играет будто целый оркестр! Религиозные дамочки в париках тоже Сашу к себе в дом приглашают, чтобы поучил детей на трубе исполнять замечательные еврейские мелодии. Методика обучения — проще не бывает: никаких гамм, никаких Бетховенов и Шопенов. “Хава-Нагила” и “Я осе шалом”. В России, конечно, учили по-другому, но хозяин-барин, и Саша учит так, как требуют родители отпрысков.
“Помните такой фильм ”Иван Васильевич меняет профессию”? — со смехом говорил мне Саша. — А я, Александр Яковлевич, свою профессию не меняю! Просыпайся, народ! Труба зовет!”
Когда несколько лет подряд в одно и то же время садишься в один и тот же вагон метро, волей-неволей лица одних и тех же людей, сидящих вокруг, становятся родными и близкими. Так я познакомилась с Соней, приятной, молодой брюнеткой с карими глазами и весёлой улыбкой.
Сначала мы переглядывались издали, потом лёгким кивком приветствовали друг друга и, наконец, оказавшись на одной скамейке, разговорились.
Соня приехала в Америку тогда же, когда и я, жила с сыном, ровесником моей дочки. У нас оказался полный рот общих тем, и с тех пор в разговорах дорога на работу пролетала за один миг. Мы обменялись телефонами, частенько перезванивались по вечерам, в выходные вместе выбирались погулять.
Соня была на моей свадьбе и знала все подробности моей жизни, перипетии с Гариком. Сначала радовалась за меня, потом сочувствовала и переживала вместе со мной мою беду.
Когда я зашла в тупик в разводных делах, ломая голову над адвокатскими бумагами, Соня вызвалась помочь мне.
— Приходи сегодня вечером в гости, — предложила она, когда мы встретились в поезде в очередной раз, — у меня будет моя подружка, Таня. Она работает секретарём у американского адвоката и, может быть, что-то тебе посоветует.
Таня — высокая, смуглая, сероглазая, с чёрно-бурой короткой стрижкой, невозмутимая и деловая. Полистав мои бумажки, она удивлённо подняла брови.
— Это всё, что тебе прислали?
Получив в ответ мой растерянный кивок, Таня пожала плечами.
— Это — капля в море от того, что обычно присылают в таких случаях. Где подробное объяснение причины развода?
Я беспомощно развела руками.
— Так, — сказала Таня, — я завтра же вышлю тебе образец обычного пакета бумаг, которые присылаются при разводе. Там есть всё, в том числе расшифровка номера статьи, которую тебе предлагают. Так ты говоришь, 170-1? Так это, по-моему, жестокое и бесчеловечное обращение.
— Жестокое обращение? С кем? Со мной?
— При чём тут ты? Гарик ведь подаёт на развод! А причина та, что ты с ним жестоко и бесчеловечно обращалась!
— Как это может быть? — вскричала Соня. — Это ложь! Наглая бессовестная ложь! Я — свидетель!
— Таня, ты уверена? Ты не могла ошибиться? — с надеждой взмолилась я. — Не может быть, чтобы Гарик написал на меня такое!
Таня опять пожала плечами.
— Я тебе всё пришлю, и ты увидишь сама. Все бумаги высылаются по форме, а тебе подсунули какую-то ерунду!
Через день я получила от Тани большой пакет с документами. В них говорилось, что существует шесть пунктов статьи 170, по которым развод дают немедленно. Таня оказалась права. Гарик выбрал 170-1 — жестокое и бесчеловечное отношение одного из супругов к другому. Из шести пунктов два — измена и тюремное заключение — к нашему случаю не подходили. Хотя, может быть, именно на измену Гарик и рассчитывал, ставя к телефону подслушку. Номер не прошёл. Вместо моих разговоров с предполагаемыми любовниками он услышал что-то другое. Это “другое” напугало его так, что он не смог воспользоваться двумя другими пунктами статьи, требующими одного года раздельного проживания супругов.
Ждать ещё год и развестись без шума Гарик не хотел. Почему? Ведь это так просто, развод даётся автоматически. Ответить на этот вопрос я не могла, я только понимала, что Гарику развод был нужен немедленно, чем скорее, тем лучше. Сначала он лихорадочно хотел жениться, теперь так же лихорадочно жаждал развода, как человек в очереди в туалет, переминающийся с ноги на ногу с чувством, что у него сейчас брызнет из ушей.
Остался ещё один пункт, который назывался “оставить без последствий”, то есть именно то, что Гарик проделал со мной, убежав без предупреждения. Но в этом случае на развод должна была подавать я, как жертва побега. Если бы мне всё объяснили по-человечески, я бы подала. Лучше самой подать, чем быть обвинённой в жестоком и бесчеловечном обращении с мужем, прожив с ним всего полгода! Кто я после этого? Ведьма? Чудовище?
Я живо представляла себе, как Гарик с видом мученика будет помахивать свидетельством о разводе перед носом своей очередной жертвы, ссылаясь на бесчеловечное с ним обращение бывшей супруги. Это было так подло и несправедливо, что, кроме обиды и злобы, никаких других чувств у меня не осталось. Я пришла в бешенство! Никаких слюнтяйских “быть или не быть”! Только “быть”! И только бить! Жёстко, беспощадно отомстить за все мои слёзы и унижения! В этот момент мне хотелось задушить подлеца собственными руками.
Был конец июля. Приближался очередной день рождения Гарика. Ровно год назад я пыхтела у плиты, изо всех сил стараясь приготовить что-то вкусное и необычное к праздничному столу. Противно вспомнить! Какая я была дура! Но ничего, в этом году я тоже постараюсь, но не у кухонного стола, а у письменного! Лучшего подарка, чем объявление войны, я себе не могла представить. Я села и написала письмо адвокату Гарика.
Уважаемый господин Шах!
Довожу до вашего сведения, что я возражаю против развода по обоюдному согласию, основанному на условиях, предложенных Вами. Причины моего отказа следующие:
1. Статья 170-1 не может являться причиной развода, поскольку за время совместной жизни с мужем я была самая преданная, заботливая и любящая жена.
Доказательства могут быть представлены.
2. Вы не прислали мне документы в полном объёме, как положено при бракоразводном процессе:
— я не получила объяснений причины развода;
— я не получила доказательств причины развода;
— документы, присланные Вами, были оформлены задним числом и присланы мне с заведомым опозданием;
— без подписи Вашего клиента все ваши предложения считаются недействительными;
3. Ваш клиент устно отказался заплатить свадебный долг семье Лишанских, который Вы, господин Шах, предварительно подтвердили в письменной форме.
4. Как очевидно теперь, Ваш клиент заранее, ещё до свадьбы, тщательно и коварно готовился к разводу.
Например, трюк с обручальным кольцом, за которое я вынуждена была заплатить сама по просьбе Вашего клиента, обещавшего вернуть мне деньги в течение месяца и не сдержавшего слова до сих пор.
Доказательства могут быть представлены.
Трюк с оплатой расходов во время нашей совместной жизни, полностью лежавших на мне (квартплата, электричество, телефон, еда, прачечная, развлечения, подарки).
Доказательства могут быть представлены.
Трюк с побегом Вашего клиента из семьи, совершённым тайно, без предупреждения.
Доказательства могут быть представлены.
Трюк с общими деньгами ($300), которые Ваш клиент полностью забрал себе.
Трюк с нашей интимной жизнью. Будучи женой Вашего клиента, я авторитетно заявляю, что он страдает латентной скрытой формой гомосексуальности и отказывается открыто признаться в этом. Встречаясь с женщинами, Ваш клиент тщетно надеется преодолеть свой порок, но всякий раз, когда его патологические наклонности берут вверх, трусливо разрывает союз, не находя в себе смелости и сил взглянуть правде в глаза.
Трюк со свадебными деньгами. Полученные на свадьбе деньги в качестве подарка (наличные и в чеках) Ваш клиент положил в банк на своё имя. Эти деньги должны были быть отданы семье Лишанских в счёт свадебного долга. Ваш клиент обещал отдать деньги и никогда этого не сделал.
Доказательства могут быть представлены.
В результате жестокого и бесчеловечного обращения со мной со стороны Вашего клиента на протяжении последних трёх месяцев я разрушена морально, материально и физически. У меня нет сил жить и работать.
В качестве компенсации я требую, чтобы Ваш клиент заплатил мне $100,000.
Искренне Ваша
Я с удовольствием вывела свою подпись.
Больше, чем на сто тысяч, моей фантазии не хватило, при моих заработках эта сумма казалась мне космической!
Я с силой плюнула на конверт змеиным ядом, снесла его на почту и отправила с уведомлением о вручении. Через день я получила почтовую открытку. С дьявольской усмешкой я прочла, что моё письмо было вручено Гарику в день его рождения!
|
